Наступило утро ранней осени. Среди деревьев что-то пели птицы, еще не покинувшие родные края. В ущельях гор стелился холодный утренний туман. Солнце едва показалось из-за хребтов Кавказа, но каждый его лучик уже принялся за борьбу с ночной сыростью и прохладой. День обещал быть добрым.
Нурдин валялся на походном матрасе в своей палатке, почти одетый. Прошлой ночью у него было много дел, и когда он вернулся, то уже не в силах был раздеваться, только успел снять сапоги, как рухнул на постель и провалился в глубокий сон. Его грудь под камуфляжной рубашкой размеренно поднималась и опускалась, и в такт этому движению из его горла доносился легкий молодецкий храп. Одна рука Нурдина лежала на животе, другая – у края матраса, под которым был спрятан пистолет. Судя по улыбке, чуть трогавшей его губы, ему снилось что-то приятное.…Тем непростительнее было поведение вломившегося в его палатку соседа.
- Салам алейкум, Нурик! – возбужденно выпалил он, словно не заметив, что человек спит.
Нурдин всхрапнул громче обычного и приоткрыл глаза:
- Х1у бах?
- Салам алейкум, са ваш! Ты не представляешь, что я тебе сейчас скажу!
- Ва…,-хотел ответить на приветствие Нурдин, но его беспардонно перебили.
- Такая удача в нашем лагере! Наши к1ентий захватили генеральский кортеж только что. Урусы хотели проскочить, думая, что мы спим, но…,-и докладчик широко и хитро ухмыльнулся.
- Кое-кто спал, вообще-то, - недовольно буркнул Нурдин. – И где они?
- Сейчас поведут к командиру. Есть возможность поглядеть, послушать.
- Ага! Плохо ты знаешь моего отца. В штаб он нас не пустит: ни слушать, ни смотреть, ни, тем более, говорить, - на этих словах севший было Нурдин сладко зевнул, прикрывая рот левой рукой, и снова завалился спать.
- Делдахь , Нурдин, пошли поглядим. Пока лагерь еще спит и не знает. А ведь их сегодня же отправят к эмиру, без сомнения!
- Ну и доставучий же ты, Дауд! – сказал Нурдин, с трудом поднимаясь во второй раз. – Сейчас, обуюсь только.
Нурдин нехотя натянул на ноги сапоги, встал, расправил широкие плечи, как следует потянулся, почесал свою короткую бороду и наконец кивнул другу:
- Я готов. Пошли.
В конце концов, это было даже интересно. На «собеседование» с пленниками отец, конечно же, его не пустит, там и так хватит народа поважнее Нурдина, но всегда можно постоять рядом и послушать. В молодом человеке проснулась тяга к разведке и шпионству в хорошем смысле слова. Он вышел из палатки и вдохнул свежий горный воздух, не пожалел, что встал так рано. Ему всегда казалось, что именно так и пахнет свобода, а в Москве он задыхался.
Да, он все-таки вернулся на родину, окончил этот никчемный институт и, бросив все, уехал в Чечню к отцу. Только поразительной везучестью или волей Аллах1а можно было объяснить, как просто ему удалось найти отряд отца и примкнуть к нему (все-таки он был сыном небезызвестного полевого командира). Старый Абубакар покричал на него сначала за ослушание, а потом крепко прижал к себе, хотя за ними и наблюдали все бойцы отряда – все-таки они не виделись почти семь лет, с тех пор как он отправил сына к двоюродному брату, подальше от войны и для получения образования. «Моя кровь», - говорил он довольно, глядя на возмужавшего сына. Разумеется, Абубакар не стал выделять его среди других солдат, приближать к себе, к штабу. Единственное, в чем он дискриминировал сына – не пускал в опасные вылазки в города, находя этому объективное обоснование: парень еще молод и ничего не умеет, поэтому может быть только обузой. Нурдина это злило своей неоспоримостью. Даже Дауд, младше его на год, уже ходил закладывать не один фугас…
Нурдин в задумчивости чуть не налетел на низко растущую ветку какого-то дерева, чем вызвал дикий хохот Дауда.
- Заткнись, а то всю Ичкерию разбудишь, - улыбнулся Нурдин. Дауд был не только соседом по палатке, но и его лучшим другом в отряде, и Нурдин многое прощал ему, хоть и был старше. Тот осознавал свои привилегии и пользовался ими в разумных количествах.
- Встреться ты с этой веткой, и твой нос был бы похож на лестницу в моем доме, - не удержался от комментария Дауд, намекая на сломанный когда-то в драке со скинами нос друга. Последний строго посмотрел на него, давая понять, что граница дозволенного совсем близко, но потом рассмеялся и похлопал друга по плечу:
- Меткое твое слово, да мой кулак бьет метче!
Дауд благоразумно промолчал, оставляя последнее слово за старшим. Кроме того, как только Нурдин появился в лагере, за ним сразу закрепилась слава очень вспыльчивого человека. Причем никогда нельзя было узнать заранее, что именно может его задет. И разбирался он, естественно, старым дедовским способом – кулаками. Но с другой стороны все знали, что Нурдину можно было доверить все, включая номер счета в банке и собственную жену, это был человек слова, всегда державший обещания и жизнью отвечавший за доверенное.
Вскоре молодые люди добрели до палатки «начальства», то есть командира их отряда и нескольких его близких помощников. Рядом с ней у костра сидело трое старших мужчин, видно, для отпугивания любопытной молодежи.
- Ассаламу алейкум! 1уьре дика йейл! - поздоровались подошедшие.
- Ваалейкум салам, дукх дехийл , - ответил за всех один из сидевших, согласно традиции все трое привстали, приветствуя гостей. – Как поживаешь, Нурдин? И ты, Дауд?
- Слава Аллах1у, не жалуемся.
- Что поднялись так рано? – поинтересовались у друзей.
- Да вот, хотел зайти к отцу по одному делу, - уклонился от ответа Нурдин, быстро сообразив, что напрямик тут не пройдешь.
- Он сейчас занят. Говорит с одним дорогим гостем, - в голосе говорившего явно послышался сарказм, из чего Нурдин и Дауд сделали вывод, что пленных уже привели к Абубакару.
- Что ж, тогда приду позже.
И, попрощавшись, Нурдин пошел дальше мимо палатки. За ним недоумевая последовал Дауд.
- Са ваша, ты куда?
-Разве не видишь, так мы ничего не добьемся. Сейчас обойдем палатку с другой стороны, может, что и выгорит.
У Нурдина загорелись глаза, сердце забилось чаще, словно он снова стал мальчишкой, который собирается совершить какую-то проказу, зная, что за это ему может сильно влететь. Конечно, если бы их застали подслушивающими, ничего ужасного бы не произошло, но сама ситуация была бы унизительна для мужчины. Однако пока никто их не заметил, ничего унизительного в подслушивании ни один не видел.
Палатка штаба была просто огромной по сравнению с другими палатками в лагере, да еще с двух сторон была окружена непролазными кустами, сразу за которыми начиналась чаща леса. В кровь царапая руки, два друга полезли с тыла ближе к заветному брезенту. Им повезло: они оказались как бы сбоку по отношению разговаривавшим внутри и могли слышать практически каждое слово.
-Ты меня уже достал своим любопытством, - проворчал Нурдин, как волк, зализывая кровоточащий палец.
-Тихо, - забывшись, цыкнул Дауд, но Нурдин не обратил на это внимания и тоже приник ухом к стене палатки.
До них четко доносился голос Абубакара, обсуждавшего на чеченском со своими соратниками, какая участь ждет их пленников. Хотя особо обсуждать было нечего, скорее пленных просто запугивали незнакомым языком.
-Верховный эмир уже к полудню пришлет за ним своих людей, человек десять, не меньше! Этот нужен ему живым и невредимым.
-А пацана куда?
-Сказал: ему не нужен, в награду достается нам. Можно продать, только не убивать…пока, - говоривший рассмеялся.
В палатке повисло молчание. Нурдин живо представил, как его отец из-под своих чернющих бровей осматривает тех, кто должен сейчас находиться перед ним. Даже сын порой ежился от этого угрюмого тяжелого взгляда. А ведь до войны отец был совсем другим…. Решение уже было принято, и теперь, по всей видимости, Абубакар решал, убрать ли пленных с глаз долой или постараться что-нибудь выведать до эмира.
-Ца хаь суна , - медленно произнес Абубакар на чеченском, по тону было ясно, что он устал и ему не хочется ни о чем думать, - делайте, что хотите.
Тут послышался голос одного из пленников на чистом русском:
-Прошу вас, отпустите сына. Убейте меня, но его не трогайте.
-Отец, не смей просить что-то у этих собак! – воскликнул другой голос, более молодой. Тут же послышался звук удара и стук упавшего тела. Дауд многозначительно провел указательным пальцем по шее.
-Извинись перед нами, свинья, пока тебе не выпустили пулю в лоб! – крикнул один из земляков Нурдина. – Встать на колени!
-Шел бы ты…,- и в палатке кто-то громко плюнул. Нурдин не сомневался, что это выкинул русский псих, не понимавший, что теперь ему не жить на этом свете.
-Ответьте же достойно, - услышал он холодный голос отца, и мурашки пробежали у него по спине: командир подписал смертный приговор наглецу.
До Нурдина донеслись радостные возгласы и удары: чеченцы с лихвой вымещали зло на бедном русском солдате. Стараясь не слушать доносившиеся из палатки стоны, Нурдин гадал, почему этот генерал потащил в Чечню своего сына. Это было необычно для русских шишек, старавшихся всеми силами и средствами избавить своих детей от службы в армии. Наверняка попался честный папаша со светлыми идеалами, решивший вырастить из сыночка героя страны. Даже Абубакар дал Нурдину возможность самому решить, что для него важнее. Настраивать себя агрессивно у Нурдина не получалось: он чувствовал несправедливость ситуации внутри палатки, он не стал бы вместе со всеми нападать на одного, да еще и связанного юнца (а по голосу было ясно, что это – еще пацан). Давний случай в метро научил его многому, но тем скинам не удалось выбить из него главные жизненные ценности, которые с детства привили родители.
-Оставьте его в покое! Это же нечестно! – пытался тем временем защитить сына генерал.
-Зачем ты привел его сюда? – как будто угадал мысли Нурдина Абубакар. – Вы сами виноваты. Это наша земля, и мы никому не позволим оскорблять себя.
-Он же еще мальчик совсем! Или у тебя нет совести?! Нет сына?! – взмолился русский.
Нурдин вздрогнул. Не следовало генералу это говорить.
-Был у меня сын. Ровесник твоему, - негромко отвечал командир, - однажды он пропал, а через неделю его нашли на окраине нашего села в таком виде, что мать отказывалась признать его. И другой у меня был сын, совсем малыш. Погиб при бомбежке. И третий есть сын у меня, я старался спасти его от смерти здесь, а его чуть не убили русские отморозки в Москве. Что ты на это скажешь?
У Нурдина слезы навернулись на глаза, когда он вспомнил своих братьев. Он понял, какая сила духа потребовалась его отцу, чтобы позволить ему, последнему сыну остаться в горах. На слова Абубакара нечего было возразить, и русский генерал молчал, но потом совсем тихо произнес:
-Понимаю, мои сожаления тебе ни к чему, но…когда-то в Москве я вытащил одного парнишку из рук скинов, спас ему жизнь. Это был чеченец. Это мог быть и твой сын. А мой сын только военный врач, он не несет смерть вашему народу.
У Нурдина внутри все похолодело. Это было невозможно! Это не мог быть именно тот человек, скорее всего, совпадение, но попал он точно в цель – Абубакар задумался. Когда Нурдин рассказывал отцу про случай в метро, отец поклялся Всевышним, что если встретит спасителя своего сына, то кто бы он ни был, он не причинит ему зла и исполнит любое его желание, если оно не будет идти вразрез с шариатом и не затронет честь чеченца. Так он дорожил своим последним сыном.
Дауд, знавший эту историю, большими глазами глядел на друга. В палатке наступила напряженная тишина, потом раздался голос Абубакара:
- Мичахь ву Нурдин?
Нурдин так и подпрыгнул на месте. Этого еще не хватало! Он услышал, как кто-то вышел из палатки и отправился за ним. Не желая заставлять отца ждать и стремясь показать себя хорошим сыном, Нурдин, бросив Дауда, выскочил из кустов чуть поодаль палатки, поправил одежду и, гордо подняв голову, прошел мимо все еще сидевших у входа мужчин внутрь штаба. Там, как он правильно предполагал, и без него хватало народа. Лицом к выходу, по центру сидел Абубакар, справа и слева от него сидели его вернейшие помощники, за спиной и по периметру палатки толпилось еще человек пятнадцать моджахедов. Соответственно, спиной к Нурдину стоял среднего роста мужчина в военной форме с погонами, усыпанными звездочками. Среди его седых волос мелькали остатки прежнего темно-русого цвета. По ссутулившимся плечам, поникшей голове было видно, что русский совсем сломлен, бессильно наблюдая за муками сына – его руки были крепко связаны за спиной. Неподалеку от него избитый, с залитым кровью лицом еле дышал парень лет двадцати. Однополчане Нурдина успели хорошенько над ним потрудиться, и по свежим красным пятнам на камуфляже тот без труда определил, кто именно принимал участие в расправе.
Нурдин поприветствовал всех присутствовавших и подошел к отцу, стараясь не смотреть на пленников. Абубакар улыбнулся ему еле заметно, радуясь, что он не заставил себя ждать.
-В чем дело? – невинным, но обеспокоенным тоном поинтересовался Нурдин, ловко делая вид, что он не в курсе происходящего.
-Мы тут поймал кое-кого. Важная птица. Но, возможно, ты его знаешь. Приглядись-ка к нему повнимательнее, сын, - и Абубакар кивнул в сторону русского.
С замирающим сердцем Нурдин медленно повернулся, молясь о том, чтобы это оказался не тот, о ком он думал. И встретился с взглядом генерала. Он узнал бы его из тысячи лиц, память постаралась, чтобы он никогда не забывал образ своего спасителя. Да, прошло долгих шесть лет, но…только чуть больше морщин на знакомом лице, взрослые меняются с годами не так резко, как молодежь. Это был тот самый незнакомец из московского метро.
Ни один мускул не дрогнул на лице Нурдина, не выдал волнения, охватившего его. Ледяным взором якобы продолжал он изучать русского, в то время как мозг его лихорадочно вырабатывал решение. Генерал вглядывался в поросшее бородкой лицо этого молодого чеченца, не узнавая в нем «своего» пацана. Но…сейчас они все были для него на одно лицо. По озадаченному и тревожному взгляду генерала Нурдин понял, что его не узнали. Значит, можно сказать, что это не он. Тогда его отец получит большой почет и уважение, да и весь отряд вместе с ним… события шестилетней давности вихрем промчались в голове Нурдина. Если бы не этот человек, вряд ли он бы стоял сейчас на этом самом месте. И более того, он клялся ему, что не забудет оказанного добра!…Что это? Глаза пленного блестели слезами! И не от страха за свою жизнь, а от боли за сына, затихшего на полу. Не мог Нурдин счесть это за слабохарактерность, представив на месте этого русского своего отца, когда ему вручили бы бездыханное тело его, Нурдина.
Почувствовав, что молчание затягивается, Нурдин обернулся к отцу. Абубакар понял все только по его глазам, умолявшим просить его за то, что столь нужному им русскому он обязан своей жизнью.
-Это он, - сказал Нурдин на всякий случай на чеченском.
Абубакар прикрыл веки, принимая новое решение. Теперь получалось, что нельзя отдавать генерала в руки эмира, тогда ему конец. А если командир его не выдаст, тогда конец ему как командиру и, возможно, его могут расстрелять как предателя. На Абубакара смотрели все, начиная от его помощников и заканчивая его сыном. Нурдин знал о клятве отца, и Абубакар не мог ее нарушить. Это принесет ему несмываемый позор, он потеряет уважение сына и, в конце концов, он поклялся именем Аллах1а!
-Ты необыкновенно удачливый человек, - начал Абубакар, глядя на генерала, - мой сын обязан тебе жизнью. Я сам поклялся, что не трону того, кто спас его.
Генерал, не совсем понимая, что происходит, переводил взор от Абубакара к Нурдину и обратно.
-Ты можешь быть свободен, русский, - продолжал командир, - но мой тебе совет – держись подальше от Чечни. Волею судеб я гарантирую тебе неприкосновенность со стороны моих людей, но за других я не отвечаю.
-Можешь пристрелить меня, сына отпусти, - ответил генерал, и Нурдин подивился его мужественности. А может, он слишком хорошо знал, сколько стоит слово чеченца, и ощущал себя в безопасности.
Абубакар задумчиво погладил свою черную бороду.
-Я также поклялся, что выполню любое желание спасшего моего сына. Почти любое, - уточнил он. – Насколько мне кажется, в данной ситуации у тебя оно может быть только одно?
-Ты отпустишь нас обоих? – переспросил генерал, ожидая подвоха.
Абубакар коротко кивнул и знаком приказал своим людям увести пленных.
-И передай там своим: чеченцы держат слово, когда бы они его не дали!
Пленных увели. Моджахеды последовали за ними. В палатке осталось только двое.
-Выйдем, Нурдин, - обратился Абубакар к сыну.
Они плечо к плечу вышли из палатки и медленно пошли вдоль лагеря.
-Отец, прости! Я…
-Здесь не в чем извиняться, - спокойно прервал его Абубакар.
-Люди от верховного эмира скоро будут здесь, - немного погодя не выдержал Нурдин, с тревогой глядя на отца. – Что ты им скажешь?
Тот меланхолично пожал плечами, словно речь шла о дружеском визите:
-Я сам поеду к нему.
-Ты вернешься?
-Дал мокълахь.
-Он может казнить тебя, если подумает, что ты изменник…
Абубакар остановился и в упор посмотрел на сына. Неподдельное беспокойство, даже страх за его жизнь в глазах Нурдина тронули его сердце. Ему не хотелось думать, что, возможно, он видит его в последний раз. С минуту он оглядывал Нурдина с головы до ног и затем произнес:
-Неужели ты думаешь, что я боюсь смерти больше, чем гнева Всевышнего за клятвопреступление? Я дал слово, и никакой эмир не заставил бы меня его нарушить. И еще, запомни это, клятва твоя – не только между тобой и Аллах1ом, она касается всего твоего рода. Для отца нет большего оскорбления, большего позора, если на его сына скажут: «Это – сын давшего слово и не сдержавшего его. Наверняка он пошел в отца».
Нурдин смотрел на Абубакара с неподдельным восхищением, и командир подумал про себя, что вот такой взгляд, наверное, стоит всей его жизни.